Из суда мы поехали в детский дом. Конечно, у нас с собой не было никаких вещей на младенца (мы же не ожидали, что его так сразу отдадут). Нас облили презрением, выдали вещи под роспись, после чего к нам прикрепилась кличка «эти, которые вещи забрали» (двумя днями позже все вещи пересчитали
и приняли обратно). Мы в очередной раз почувствовали себя нищебродами.
Все три месяца, от начала сбора документов и до того момента, как мы забрали Никиту (да, так быстро!), я находилась в каком-то угаре. Меня будто что-то «вело». Придя домой с Никитой, уложив детей спать (Ясе — одиннадцать месяцев, Никите — восемь месяцев, я — кормящая мать), я легла в кровать к мужу и сказала: «Боже мой, это же навсегда!» Что я чувствовала? Я чувствовала, что, возможно, я совершила ужасную ошибку... но это не точно.
При усыновлении мы поменяли сыну имя и дату рождения. И, если в смене даты рождения был резон (они стали двойняшками с нашей своерожденной дочкой, а то было бы странно и вызывало вопросы, когда два ребенка указаны в паспорте с разницей в дате рождения в три месяца), то имя, считаю, поменяли зря (даже думаю о возврате прежнего имени).
Смех сквозь слезы. «Смешная» ситуация сложилась в консульстве при получении визы для Никиты. Наш папа и Ярослава — граждане Латвии (Яся — гражданка России тоже). По закону Яся — родная сестра Никиты. И, мало того, Никита с Ясей — двойняшки, но у Яси в графе «отец» указан Дима, а у Никиты отца нет (из-за того, что усыновитель только я). Представляете, как у консула «сломался мозг» при выдаче визы и попытке понять, как это может быть, что у одного из двойняшек отец есть, а у другого нет?
Когда мы дома раздели Никиту, Дима заплакал (ну, почти). И сказал, что боится его трогать. Никита был очень худ. Очень. Пожалуй, единственный правдивый диагноз в карте был — дистрофия. Дистрофия — плохой диагноз. Дети, ее перенесшие, хуже развиваются и всю жизнь плохо набирают вес. Ножки не сгибались, он не мог в свои восемь месяцев перевернуться со спинки на животик и обратно, весь был в таком тонусе, что тельце было как деревянное. Когда на следующий день пришла вызванная нами массажистка, она плакала весь сеанс. Обычно маленькие дети с трудом переносят массаж. А Никита был счастлив, он выражал счастье оттого что его трогают всеми доступными способами. С животика слезала слоями кожа. Массажистка уверенно сказала, что этому ребенку никогда не делали массаж. Да и вообще особо не трогали. К моменту усыновления Никиты я бы-
ла кормящей матерью. И вроде бы можно было уже закончить грудное вскармливание, но я сохраняла молоко, чтобы кормить и Никиту тоже. Не получилось. Никита не брал грудь ни в какую. И молоко мое не пил даже из бутылочки. Сейчас я думаю, что, может, если бы я тогда настояла на своем, все бы было по-другому...
Я уже говорила, что Никита находился в сильнейшем тонусе. И, видимо, это не давало ему усваивать пищу. Его рвало всегда. Могло вырвать сразу после еды, могло через двадцать минут, или через час, или через два. Ложки Никита боялся, из бутылочки сосал только сладкую еду (мясо и сейчас не особо ест). Мы начали кормить его по 30 мл один раз в сорок минут.
С кормлением Никиты тоже случилась «забавная» вещь. Сидя на детской площадке с детьми, я услышала шепотки: «Смотри, это та, которая ребенка голодом морит!» Дело в том, что детская массажистка ходила почти ко всем деткам в районе, и она спросила как-то моего мужа, как мы
добились, что Никиту перестало рвать. И Дима ей беспечно сказал, что мы теперь даем ему по 30 мл еды, но забыл дополнить, что даем мы эти 30 мл каждые сорок минут. Массажистка поняла по-своему (30 мл в день) и с другими людьми поделилась этой «ужасной» информацией.
Потихоньку Никита начал усваивать пищу. Муж жалобно спрашивал по три раза в день: «Он всегда так вонять будет?» Если бы не стиральная машинка, я бы умерла.
Первый месяц Никита спал по 18–20 часов. Такая у него была адаптация. Через месяц все стало хуже, потому что спать он перестал и стал требовать внимания, а меня накрыла адаптация. Я принять Никиту не могла, пока его тошнило. У нас в то время с мужем любой спор был на «проигравший кормит Никиту». И еще страшный «ужас» выползал из меня, я его называю «мама-чудовище», когда волна злости и пакости поднимается из тебя и хочется орать, обзывать, бить. Тогда невероятным усилием воли сдерживаешь себя и срываешься на что-то другое. Мне хотелось сделать что-то ужасное, но вернуть Никиту не хотелось. «Мама-чудовище» до сих пор просыпается во мне. Я рада, что реже и реже. Муж на какое-то время взял Никиту полностью на себя. А меня спасло общение на «мамском» форуме, где я узнала, что «мамой-чудовищем» я стала не навсегда, а только временно, что нужно взять себя в руки и ждать, когда отпустит. Как просто сказать это: «Возьми себя в руки!» Но не так просто действительно взять себя в руки и научиться ждать, терпеть и надеяться. И тогда обязательно станет легче. Но не сразу. Но станет.
Адаптация... В то время я не знала, что это такое. Нас просто плющило. Но это был первый год замужества, мы с мужем были влюблены в друг друга по уши. Плюс бессонные ночи (Яся плохо
спала), плюс работа. Все вместе было трудно, но выносимо. Когда я вспоминаю тот первый год, то вспоминается только запах тошнотины и Никиткин прозрачный доверчивый взгляд. Как-то так сложилось, что, как бы ни было нам тяжело, о возврате мы тогда не думали. Никогда не думали. Вот даже полмысли такой не возникало.
Ровно месяц я дала себе на привыкание. И получилось. День в день.
Можно сказать, что на этом моя адаптация закончилась. После второго месяца с каждым днем становилось все лучше и лучше. Честно могу признаться, усыновление ребенка оказалось сложнее, чем я предполагала. Очень нужна поддержка извне, иначе можно с ума сойти, потому что с тобой начинают происходить такие неожиданные процессы, которые никак не предполагал получить от себя. Если бы меня не отпустило через месяц, психика моя могла бы не устоять. Полное неприятие запаха прошло месяца три спустя, после второго курса массажа, когда Никита срыгивать перестал. Полностью перестал тошниться только после третьего курса массажа, спустя восемь месяцев дома. Тогда Никита стал для меня нейтрально пахнуть. Но вся наша квартира провоняла тошнотиной. Да что там квартира? Мне казалось, что пахнет вся одежда, мои волосы, кожа. У каждого приемного родителя свой ад. Мы все проходим через что-либо, что очень сложно вынести. В моем случае с Никитой это был запах. Я совсем не брезглива, но от запахов очень впечатлительна. Он совсем не пах ребенком. Он пах казенщиной (как из тюрьмы) и тошнотой (очень помогало то, что я его одевала в Ясины ползунки и распашонки, которые пахли ею). Во всем остальном это был беспроблемный ребенок, который много спал и мало капризничал. Только складывал ручки на сон перед ртом и всю ночь сосал язык или присасывался к тыльной части руки. Почему не сосал палец? Ну, заботливый персонал детского дома оборачивал ручки детям (связывал), чтобы не сосали пальцы.
На «Авито» мы купили коляску для двойняшек и на следующий день после усыновления торжественно вышли на прогулку. Возле парадной сидели вездесущие бабушки (которые знали меня с детства), и они ужасно удивились, откуда у нас двое детей, ведь был же один.
У нас с Димой черноватое чувство юмора, и на множество вопросов, скроив лица позлее, мы ответили, что второго ребенка мы вчера прихватили от поликлиники, как ничейного. Вечером
к нам пришла полиция. Полицейские сказали, что пришли по сигналу и попросили показать документы на детей. «Дошутились», — подумали мы. Дело в том, что документов на Никиту у нас
не было. Их должны были отдать неделей позже, когда решение суда будет печатное, когда детский дом их соберет. А пока? Пока у нас была полиция и ребенок без документов. На ребенкокрадов мы были явно не похожи. Мы дали полицейским телефон детского дома, фамилию директора, и они ушли. Боже, как мы ржали! (Ну да-да, соглашусь, глупый юмор!) Мы были молоды, влюблены и позитивны. Когда меня спрашивали, тяжело ли мне, я отвечала, что тяжело, когда у обоих детей понос, и каждые пятнадцать минут надо мыть две попы. Спина болит.
У нас не было машины, и мы гуляли по несколько километров по городу. Сходить в гости с «Автово» на «Московскую»? Да легко! Всего сорок минут прогулки.